Лекарство от долгой жизни. Серия «Невыдуманные истории на ночь» - Ольга Ракитина

— Что ж, касатик, вижу мысли твои, да и судьба твоя мне ведома. Так про что ж узнать-то желаешь?

— Начнём, матушка, с прошлого, — в тон ей отозвался Шумилов и полез во внутренний карман за портмоне.

— Не спеши, — остановила его Гунашиха. — Я же не какая-нибудь срамная девка и денег вперёд не беру. Она потупилась, глядя на воду в чашке, затем попрежнему скорбным голосом продолжила:

— Вижу, что служишь ты… или служил. Хорошее место, доходное. По коммерции. Не здесь, не в Ростове… и вообще не на Дону. Издалека, вижу, приехал.

— Ага, — поддакнул Шумилов. — Из Нижнего я. Там по коммерции подвязаюсь. С таким же успехом он мог брякнуть, что явился из Рыбинска или Акатуя.

— Зазноба есть, которой ты люб. Высоко-о-го полёта птица, хороша… Родня большого человека, — многозначительно продолжала Гунашиха.

Шумилов молчал, никак не выражая своего отношения к услышанному. Бабка, убедившись, что слова её не произвели на гостя ни малейшего впечатления, отыграла назад:

— Но наблюдает она за тобой издалека. Люб ты ей… твоя серьёзность, обстоятельность. Но подхода к тебе она пока не знает. Выжидает, стало быть. Дело же твоё верное, и завоевать ты её сможешь… но чуть позже.

Шумилов вздохнул. Так гадать он и сам мог, причём без чашки с водою и за гораздо меньшие деньги.

— Здоровье тревожит, — подбросил он бабке пищи для размышления. Гунашиха тут же откликнулась:

— А что здоровье? Это тебя не болезнь точит, нее-ет! Это на тебя положена порча… да-а-а. Другая женщина на тебя глаз положила и… наложен на тебя приворот к ней и остуда к другим… Да. Потому и маета тебя гложет. И я вижу эту женщину, ту, от которой идёт всё это коварное колдовство.

— В самом деле? — Алексей Иванович решил подыграть бабке. — Женщин-то у меня несколько, вы про какую?

Он вытащил из кармана пиджака пачку табака. Из другого — лист папиросной бумаги. И принялся сосредоточенно крутить цигарку. Затем, как бы спохватившись, поднял глаза на Гунашиху, перехватил её взгляд, и принялся извиняться:

— Ой, вы меня простите, это я от волнения… не спросив разрешения хозяйки… просто заволновался! Это совсем не комильфо, я понимаю…

Он стал рассовывать обратно по карманам табачные принадлежности. Этого было достаточно: Гунашиха должна была запомнить, что приходил к ней курящий мужчина.

— Что сказать? Вижу я женщину, со стороны которой тебе сделали порчу. Да, красивая такая, статная, волоокая. Хотя, нет, это не она колдовала. Колдовала другая женщина, рядом с нею. Мать, полагаю, или мачеха. Седая такая, в пелеринке. Думай, думай, есть мачеха?

— Есть, — закивал Шумилов. — Стало быть, Антонина. А когда ж мне такое сделали?

— А я тебе сейчас точно скажу, — многозначительно проговорила Гунашиха, неожиданно понизив голос до свистящего шёпота. — Ну-ка, вспоминай, когда твои нелады начались?

Она поднесла руки к часам, стоявшим подле неё на столе, как бы обнимая их ладонями, прикрыла глаза и почти беззвучно зашептала что-то похожее на молитву «Отче наш»… Шумилов увидел, как минутная стрелка на часах неожиданно замерла, а потом вдруг пошла назад! Это было похоже на чудо!

Алексею вдруг стало не по себе, он почувствовал, как по телу помимо воли побежали мурашки — так подействовало на него неожиданное зрелище. А через секунду вдруг всплыло воспоминание о пикнике с шампанским и арбузами, на котором так живо обсуждались спиритические явления, и Софочка Резнельд в полемическом задоре пыталась добиться от него, Алексея Шумилова, объяснения тому, как это у «швейцарских часов с пиками наверху» стрелки ходят задом наперёд. В голове Алексея закрутился рой пока бессвязных, но парадоксальных и весьма правдоподобных догадок. Боясь упустить удачу, ещё не понимая до конца, куда же именно вывезет его кривая, Шумилов перегнулся через стол и прошептал, глядя в глаза Гунашихе:

— Матушка, не будем терять времени. Я ведь к вам по совсем другому делу.

— А? Что? — Бабка откинулась на спинку стула.

— Меня Ксаня к вам направила.

— Ксаня? — недоверчиво переспросила Гунашиха.

— Да, Ксаня… Александра Егоровна.

— Ах, Александра Егоровна, свет-девица, да что ж вы сразу-то не сказали! — заулыбалась бабка.

— Я ей брат сводный. Вы могли обо мне слышать. Никодим я, сын Варвары Андреевны. Я в Нижнем Новгороде живу, работаю в коммерческом банке управляющим. Специально приехал из Нижнего, поскольку не могу в своём городе по нужному мне делу справки навести. Уж больно дело деликатно. Ксаня говорила, что могу приехать в Ростов, и вы всё сделаете. Вот, опять же, и ей помогли. Сказала, что вам можно во всём довериться.

— Вот странный вы народ, молодые! Всё как-то у вас сложно… Александра Егоровна тоже всё вокруг да около ходила, всё как-то издалека про потраву расспрашивала. Я и в толк взять не могла, то ли для дела человек спрашивает, то ли просто любопытство какое. У вас-то что, Никодим?

Шумилов обратил внимание на то, что Гунашиха вдруг перешла на «вы». Сумела, видимо, Александра Егоровна расположить эту женщину к себе и сво ей семейке, хотя честь сия показалась Шумилова весьма сомнительной.

— Один из членов правления банка подводит меня под монастырь. Узнал, негодяй, что жена его молодая меня любит, вот и взъелся. Растрату вешает. Очень мешает…

— Вот что, Никодим. Ни в коем случае не пользуйтесь крысиным ядом. Я это и Александре Егоровне сказала. Крысиный яд — это мышьяк. Ужасная гадость — горечь такая сильная, что трудно его чем-то заглушить. Всё сжигает внутри. Видели хоть раз отравленную крысу? Она бежит к воде и кричит, да-да, почти как человек! Днём крысы выбегают из своих нор и под ногами людей, мимо кошек и собак, бегут к воде — так всё горит внутри. То же самое испытывает отравленный человек. Чтобы дать крысиный яд человеку, а он не распознал — такое почти невозможно. Разве что в чай добавить, да сахару побольше, лимона там, мёда — чтоб горечь не так чувствовалась. Но всё равно, очень заметно. Я отсоветовала Александре Егоровне мышьяк использовать — опасно очень: сразу ясно, что отраву дали, и легко догадаться, кто именно дал.

— А мне как же быть-то? Я тоже, было, хотел таким способом…

— Вот я и говорю вам, как и ей сказала — не годится такой способ, чтоб человека извести. Надо другое зелье брать, чтоб следов не оставить.

— Ну, тогда дайте мне его. Уж я-то в долгу не останусь, — горячо заговорил Алексей, просительно заглядывая Гунашихе в лицо.

— Так я что? Ведь это ж зелье-то не у меня просить надо. Я Александру Егоровну к Блокуле направила, — развела руки бабка.

И осеклась, сообразив, что сказала лишку. И Шумилов тоже осёкся, потому как сводный брат Александры Егоровны, присланный ею к колдунье, непременно должен был знать, где именно его сестрица раздобыла яд… Несколько мучительно долгих секунд Гунашиха и Шумилов смотрели в глаза друг другу. Каждый из них понял, что другой допустил ошибку.